На нашем форуме есть постоянно открытая ветка «Не хотите ли предложить тему?». Заявка на статью о дуэльном оружии пришла от читателя по имени Механик. Исполнить это желание, скажу вам, непросто, ведь для дуэлей применялось едва ли не любое оружие, изобретенное человеком для персонального использования! Без истории вопроса тут не обойтись. В конце концов худсовет постановил, что по пути статья эволюционировала в сторону «Летописи», поэтому я и представляю ее здесь.

Что такое дуэль?

Для начала разберемся, что есть дуэль. Этим словом называют в наше время почти любое сражение один на один: хоть поединок Пересвета с Челубеем, хоть бой двух истребителей или артиллерийское сражение крейсеров (считая «дуэлянтами», разумеется, не моряков, а крейсера). Однако такое определение не слишком конструктивно: во-первых, под него подходит много лишнего, а во-вторых, некоторые настоящие дуэли ему не удовлетворяют.

На самом деле дуэль — это бой в елико возможно равных условиях для разрешения некоего частного спора, конфликта, смывания нанесенного оскорбления. То есть, попросту говоря, два лица имеют друг к другу некие претензии и решают этот вопрос в поединке, лично, открыто, в соответствии с правилами и на равном оружии.

Правила — важнейший признак дуэли. И даже не просто правила, а объемный, весьма подробный кодекс; если его нет, едва ли правомочно говорить о дуэли. Бывало, допустим, что два человека повздорили где-нибудь на дороге и решили вопрос силой оружия, но это еще не дуэль, как нельзя назвать дуэлью пьяную драку, даже если в ней дошло дело до ножей.

Необязательно этих лиц именно два. Дуэльный кодекс вполне допускал коллективные бои; скажем, вызывающий и вызванный приводили с собой сколько-то друзей, секундантов. Если изначально секундант был свидетелем боя, гарантирующим честность поединка, то в XVII веке считался скорее дополнительным участником или, в крайнем случае, тем, кто готов заменить дуэлянта в случае, если тот сбежит или по какой-то объективной причине не сможет драться.

У Дюма, большого любителя дуэльной темы, мы видим немало примеров таких коллективных дуэлей: например, в «Трех мушкетерах» — дуэль д'Артаньяна с лордом Винтером (в которой участвовало по четыре человека с каждой стороны), трое на трое сражаются в «Графине де Монсоро»... По некоторым данным, дуэль миньонов из «Графини де Монсоро» — первая дуэль, в которой секунданты участвовали вместе с самими дуэлянтами, и именно после нее этот обычай стал популярен. Но об этой истории мы еще поговорим подробнее.

Дюма называет дуэлью и бой гвардейцев кардинала с мушкетерами, но тут корректность очень сомнительна; участников изначально неравное количество, оружия никто не согласовывал, да и с поводом не все гладко.

Напоследок заметим, что в этой статье речь идет о европейских дуэлях. Скажем, в Японии поединки тоже были регламентированы, но дуэлями их называть не принято.

Судебный поединок

Истоки дуэлей обычно ищут в судебных поединках, или испытании боем. Такой способ решения судебного дела был широко распространен в средние века как в Западной Европе, так и на Руси; вплоть до XVI века он время от времени применялся в высших слоях общества. Хотя законы в Европе писали на основе римского права, эта идея с ним ничего общего не имела: ни римляне, ни иудеи или ранние христиане таких обычаев не практиковали. По-видимому, они происходят из законов германских племен (первые законы таких поединков встречаются в «Кодексе бургундов» V-VI века), а на Русь принесены варягами.

На первый взгляд, судебный поединок еще не дуэль, потому что исход его разрешает не частный спор, но спор с законом. Однако часто он оказывался боем обвинителя с обвиняемым. Главное, что победитель в таком бою считался автоматически правым, а проигравший — виновным; эта идея надолго остается стержнем дуэльных обычаев. Впоследствии от нее отошли, полагая, что убитый в поединке «защитил свою честь».

Существенное отличие от дуэли позднейшего времени: для судебного поединка требовался крайне серьезный повод! Германские законы перечисляли преступления, предполагающие судебный поединок: убийство, измена, ересь, изнасилование, дезертирство, похищение (человека), ложная клятва. Как видите, оскорбления (основной причины дуэлей в будущем) в этом списке нет в принципе!

Кроме того, разрешение на судебный поединок должен был давать самолично король. Из этого часто делают вывод, что «божий суд» был призван служить противовесом самоуправству вассалов, которые в своих владениях творили что хотели.

Вальтер Скотт в «Айвенго» описывает дуэль такого рода как турнирный бой, только на остром оружии. На самом деле испытания проводились, как правило, без коней и со строго регламентированным оружием. Либо меч + щит, либо булава + щит. Щит, разумеется, всегда деревянный, оружие — обычное боевое; вес и длина оружия регламентировались только приблизительно, каждый имел право выйти со своим обычным мечом, если только они не различались уж слишком сильно.

Первый вариант, с клинком, еще известен как «швабский поединок», второй — «франконский». (Кстати, на Руси обычно использовался именно последний.) Ранние законы были гуманнее к поединщикам: при Карле Великом использовалась не булава, а дубинка, то есть оружие, которым сложнее ранить или убить.

Германские кодексы также жестко регламентировали защитное снаряжение. Как правило, допускалась кожаная куртка, штаны и перчатки, но никакой брони; голова и ступни должны были оставаться непокрытыми. В Польше и на Руси порой допускались кольчуги, но никаких шлемов.

Техника «судебного» боя активно преподавалась в фехтовальных школах; именно это в конце XV века послужило причиной отказа от обычая. Дескать, негоже, если прав всегда тот, кто больше тренировался. Вера в то, что судебный поединок решается волей божьей, как-то ослабела. Кое-где встречался обычай выставлять за себя другого бойца; он был далеко не так популярен, как в романах, но иногда такое позволялось.

Для горожан судебный бой был желанным развлечением — куда интересней казни. Гладиаторских боев христианские законы не дозволяли, а тут такое «шоу»... На него собирался весь город. Во многом именно поэтому законы о судебном поединке продержались куда дольше, чем предрассудки, на которых они были основаны. Ради зрелищности порой даже пренебрегали правилами и здравым смыслом; так, известен случай судебного поединка... человека с боевым псом. Далеко ли тут до тех самых гладиаторских боев?!

Хольмганг

Другой прародитель дуэли — хольмганг, популярный у викингов способ разрешения споров.

Тут уже не требовалось никакого конкретного обвинения; годилось и оскорбление, и просто «не сошлись во мнениях». Не требовалось и равенства социального статуса; простой воин имел право вызвать ярла. Вопреки горячей натуре скандинавов (а может, именно из-за нее, чтобы хольмганги не опустошили край) бой никогда не проводился тут же на месте; законы требовали, чтобы прошло хотя бы три дня, лучше — неделя, а буйные головы успели одуматься.

Чаще всего в хольмганге участвовало по нескольку человек с каждой стороны. Бой проводился на заранее выбранном месте, вокруг брошенной на землю шкуры (возможно, при зарождении традиции животное перед боем приносили в жертву). Законы шведов требовали для боя перекрестка трех дорог; а раньше, судя по всему, бились на маленьком островке, чтобы никто не мог сбежать, — ведь само слово «хольмганг» означает «пройтись по острову».

Отказаться от хольмганга — не только бесчестие, но и преступление. Зато можно привлечь друзей и союзников. Так что викинг-«бретер», понадеявшийся на свой меч и неопытность противника, мог жестоко ошибиться. Существует мнение, что секунданты на дуэлях — в какой-то мере наследие обычаев хольмганга и противовес бретерству.

Вот что говорит о хольмганге шведский «Языческий закон»:

Оружие для хольмганга предполагалось обычное, и никто не регламентировал, сколько его и какое. Чем воюешь, с тем и приходи, сказано же в законе: «драться всем оружием».

Однако пока франки ужесточали свой дуэльный закон, переходя от дубинки к булаве, кровожадные скандинавы его смягчали. Начали входить в обычай поединки до первой крови; а уже в XI веке норвежцы и исландцы стали запрещать хольмганг. Виной тому, как считается, были берсерки, которые фактически играли роль бретеров, да и смерти в боях с ними стали уж слишком часты.

Турнирный поединок

Воспетый Вальтером Скоттом и Артуром Конан Дойлом рыцарский поединок, хотя на первый взгляд очень похож на дуэль, на самом деле отстоит от нее много дальше, чем судебный бой и хольмганг. Поскольку не предполагает никакой личной вражды между соперниками и вообще, строго говоря, представляет собой состязание, а не поединок насмерть.

Поскольку техника безопасности у этого «соревнования» была так себе, на нем нередко погибали или получали тяжкие увечья; бывало даже, что от турнирной раны умирал правитель, как, например, Генрих II Французский (осколки турнирного копья угодили ему в глаз). И тем не менее смертельной схваткой турнир не считался.

У Вальтера Скотта на турнире любой желающий может предложить поединок боевым оружием вместо турнирного: ударил в щит вызываемого острым концом копья — будет бой насмерть. В реальности ничего подобного, конечно, не бывало. Церковь и так косо смотрела на турниры, а если бы на них еще практиковалось массовое намеренное убийство... Оружием в таких боях служили турнирные тупые копья из хрупкого дерева — полагалось их «преломить» в схватке. И чаще всего для победы хватало, скажем, того, что один соперник сумел сломать свое копье, а второй нет, или же один из бойцов потерял элемент своего доспеха, или копье одного попало в щит, а другого — в шлем...

Рождение фехтования

К началу Возрождения поединки становятся настолько обычным делом, что наступает пора формализовать это занятие уже не для судебных, а для частных целей. Как и у скандинавов, дуэлянт этого времени в особых причинах не нуждается, а оскорбление может быть сколь угодно минимальным. Хоть даже «по поводу одного места из блаженного Августина, по которому мы не сошлись во мнениях», как говорил шевалье д'Артаньян.

Церковь такое весьма не одобряла. Первые папские эдикты против дуэлей появились уже в XII веке, причем были они весьма суровы: погибших на дуэли запрещалось хоронить по-христиански, что по тем временам было крайне жесткой мерой. Последующие указы были еще суровее: в них та же кара распространялась и на выжившего, и на секундантов, и даже на не участвующих в дуэли ни в какой мере свидетелей.

Но, несмотря на все запреты, дуэлей меньше не становилось. Наоборот.

Первые дуэльные кодексы, судя по всему, появились в Италии веке этак в XV; и в них уже оговаривается вполне определенное главное оружие — шпага.

Шпага того времени совсем не похожа на спортивную рапиру и «тыкалки» из всевозможных фильмов про мушкетеров. Это узкий, но довольно-таки тяжелый меч, у которого, помимо острого конца, есть вполне убедительная режущая, можно даже сказать — рубящая кромка.

Чаще всего шпага в то время не была единственным оружием дуэлянта. В левой руке тоже что-то полагалось держать, например: кинжал, дагу, кулачный (дуэльный) щит или плащ. Техника боя с плащом на левой руке была весьма распространена — им отводили удар и скрывали собственные действия.

Дага — как и шпага, оружие специально для дуэли. У нее узкий клинок, почти как у стилета, но довольно длинный — сантиметров тридцать (а все оружие — около 40-45). Однако чаще дагой, как и любым оружием левой руки в дуэльной технике, не колют, а парируют; удар левой рукой принадлежит к числу редких приемов.

Вместе с появлением формализованной дуэли начинают появляться и школы фехтования.

Это интересно: согласно определению XVII века, фехтование есть искусство нападать и защищаться при помощи кисти руки. Тем самым большинство видов боя на холодном оружии фехтованием назвать нельзя; тогда как шпага, рапира, дага, кинжал, нож и даже трость могут считаться оружием фехтовальщика.

Появляются учебники, где приемы фехтовальщика делятся на темпы. Темп — это, попросту говоря, одно движение клинком; так, например, рипост — популярный контрудар после парирования — двухтемповый прием.

Понемногу появляются приемы в 3, 4, 5 темпов... В XVIII веке уже заходит речь о просчитанных схемах боя в несколько десятков темпов, то есть план боя становится чем-то вроде шахматного дебюта, а скорость клинка начинает уступать первое место по важности тактике (впоследствии, когда фехтование стало спортом, скорость сумели увеличить в несколько раз).

Именно на такие схемы намекают многочисленные эпизоды из книг и кино: «Я проколю вас вот здесь!» — или знаменитая сцена из ростановского «Сирано де Бержерака»:

Описано красиво, но... немножко анахронично. Так мог бы драться, скажем, Скарамуш из одноименного романа Сабатини (действие которого происходит во времена Французской революции), но Сирано, живший века на полтора раньше? Едва ли.

Дуэль времен д'Артаньяна, а тем более — времен графини де Монсоро, по-видимому, мало походила на то зрелище, которое мы привыкли видеть в фильмах или книгах. В репертуаре фехтовальщиков XVI века (когда происходит действие «Графини де Монсоро») большинство приемов — в один темп. В XVII веке (мушкетеры, Сирано) начинают преобладать двухтемповые приемы. Три, четыре темпа — редкость.

Внимание — миф: в приключенческих романах нередко можно прочесть о «секретном приеме», который никто из противников не умеет отражать. Сами дуэлянты ни во что подобное категорически не верили, а «секретные приемы» упоминали как старую и уже не очень смешную шутку... или как сказку, в которую верят новички. Примерно так же, как программисты хихикают над «чайниками», верящими в силу шаманских приемов в программировании. На самом деле новые приемы, в том числе и однотемповые, время от времени появлялись, но были вариацией на тему старых — и «неотразимых» среди них не водилось.

Причина такой «скупости» приемов не только в том, что многотемповые комбинации еще не придумали. Дело и в особенностях дуэльного оружия. Шпага шевалье д'Артаньяна просто-напросто слишком тяжела для многих финтов будущего!

Постепенно фехтовальщики отказываются от рубящих ударов в пользу колющих, а шпага, соответственно, начинает превращаться в рапиру. То есть в чисто колющий легкий клинок системы «вязальная спица». Одновременно с этим понемногу вымирают дуэльные щиты. К концу XVI века практически все дуэли идут на шпагах и кинжалах; а XVII постепенно входит в моду драться только на шпагах, со свободной левой рукой. Только в Италии кинжал дуэлянта сохраняется до конца XVIII века.

На заметку: то, что обычно по-английски называют rapier, — как раз шпага. А рапиру, когда хотят выделить этот класс клинка, называют smallsword. Многочисленные рапиры, например, в играх по D&D — типичная ошибка перевода.

Переход на колющее оружие происходил понемногу. Хотя рапира, вне всякого сомнения, маневреннее шпаги, шпага (а также ее кавалерийская родственница — сабля) может ей кое-что противопоставить. А именно: рапирой трудно парировать более тяжелый клинок. В то время оружие дуэлянтов не обязано было быть строго одинаковым (хватало того, что у обоих по шпаге и по кинжалу), и вопрос о том, что все-таки «круче» — тяжелый клинок или легкий, так и не был закрыт даже в XIX веке. Офицеры порой доказывали штатским дуэлянтам, что популярные у кавалерии рубящие клинки отнюдь не устарели.

Часто считается, что колющее оружие опаснее рубящего, поскольку напрямую попадает во внутренние органы. В этом есть доля истины, но точнее будет сказать так: дуэли на рубящем оружии реже убивают, однако чаще калечат.

Не забудем и о том, что главнейшие причины смертности на дуэлях той поры — несвоевременное оказание помощи, заражение крови, а также низкая квалификация медиков (французских врачей той поры не случайно высмеивал Мольер — на тот момент корпоративные традиции порядком возобладали над здравым смыслом). Редко противник так-таки бывал убит на месте; но если раненому дать часик полежать на сырой земле, занести грязь в рану, а потом еще (бывало и такое!) врач пропишет кровопускание, шансы на благополучный исход... несколько снижаются.

Дуэли ландскнехтов

Еще один претендент на звание первого оружия, для которого появились специальные дуэльные кодексы (как мы помним, кодекс — определяющий признак дуэли), — фламберг. Это чаще всего двуручный или полуторный клинок с волнистым лезвием, который хорошо держал заточку, разрубал доспехи и легкие щиты. Он стоил дорого, но получил огромную популярность у профессиональных бойцов, поскольку давал как следует проявить воинское искусство. Пешие наемники-ландскнехты с его помощью успешно противостояли и тяжелой коннице, и строевой пехоте с пиками или алебардами. Им работают не кистью, а всей рукой, точнее обеими руками, но тем не менее техника боя чрезвычайно изощренная.

Название этого меча означает «пламенный клинок» — потому что волнистое лезвие напоминает язык пламени. Есть версия, что он когда-то был церемониальным оружием и символизировал меч архангела Михаила; впрочем, подтверждений этой теории немного.

По части пробивания защиты фламберг был настолько хорош, что его даже постарались предать анафеме вместе с арбалетами. Правда, в XVI-XVII веках папские эдикты уже не имели особого веса, по крайней мере в вопросах войны. Протестантам на них было плевать, а католики нелюбезно намекали святым отцам, что-де раз уж мы за вас воюем — не мешайте нам это делать как полагается.

Поединки у наемников были делом весьма обычным. Нередко отряды несли из-за этого потери, сравнимые с боевыми, — особенно во время споров о дележе добычи.

Это в фэнтези дуэлянты и на поле боя оказываются лучшими из лучших. А вот наемники хорошо знали разницу. Там, где тебе противостоит один противник с точно таким же оружием, можно позволить себе богатство приемов... но ни один из них в бою, скорее всего, не поможет. Потому что сражение — это хаос, и там надо в первую очередь уметь реагировать на постоянно меняющуюся ситуацию. Так что удачливый дуэлянт вовсе не обязательно хорош в сражении.

Фламберг довольно быстро сдал свои позиции — когда солдаты начали отказываться от лат. Однако кодекс дуэлей наемников не умер; он с небольшими изменениями использовался кавалеристами XVII-XVIII веков.

Надо сказать, что в армейской среде дуэли вообще было крайне сложно искоренить. Даже самые последовательные противники поединков, такие как Фридрих Великий или Петр I, были бессильны против простого факта: уклонившийся от дуэли офицер не мог оставаться в армии, его травили и изгоняли любыми средствами. Поэтому армейские поединки сохранились в полном здравии до конца XIX века, когда дуэль между штатскими в большинстве стран стала экзотикой.

Студенческая дуэль

К XVIII веку дуэли на рубящем оружии окончательно утратили популярность среди придворных, однако сохранились в армии и... в немецких университетах.

Поначалу студенты дрались на саблях, примерно таких, как были в ходу у прусских гусар; однако постепенно жесткие меры против убийства возымели силу. Результат оказался... крайне парадоксальным. Вот как это описывает, пусть иронично, но близко к истине, бывший свидетелем студенческих дуэлей Джером К. Джером:

Оружие студенческой дуэли — палаш, у которого, однако, заточена очень небольшая часть лезвия, сантиметров десять. Палаш, вообще-то, штука тяжелая и требует замаха, и неудивительно, что студенты не слишком-то стараются защищаться, — это просто очень неудобно. Зато такое оружие почти исключает смертельный исход; крови бывает много, шрамы остаются на всю жизнь, но убить на немецкой дуэли почти нереально. Что ж, и на том спасибо, как говорится.

Пистолеты

Все перечисленные способы дуэли, однако, имели один очевидный недостаток: более опытный и искусный противник имел все шансы на победу, поэтому «равным» бой бывал редко. На это как-то закрывали глаза во времена судебных поединков, но позднее люди стали меньше верить в непосредственное воздействие воли всевышнего, а техника боя между тем все усложнялась...

То ли дело — с огнестрельным оружием! Пуля, как говаривал принц Флоризель, летит на крыльях случая. И хотя меткость здесь, безусловно, играет роль, однако же выстрелить первым и попасть может и тот, кто долго не упражнялся. А если дуэлянт сильно опасался за свою меткость, однако же хотел непременно победить — то можно ведь и сократить дистанцию. На двадцати шагах, как стрелялись Пушкин с Дантесом, вероятность «нулевой ничьей» уже невелика. А стрелялись ведь и с десяти, когда промахнуться для человека, хоть как-то умевшего стрелять, немыслимо. Чаще, впрочем, дистанция выбиралась побольше: тридцать, сорок шагов...

Но и такая дистанция не означает высоких требований к меткости. Потому что это — расстояние, с которого противники сходятся, тогда как барьеры стоят значительно ближе. В десяти или даже шести шагах! Если один из противников выстрелит и промахнется, другой может потребовать его «к барьеру» — после чего смерть будет практически неминуема. Именно так и действовали заправские бретеры: прежде всего старались запугать или вывести соперника из себя, и неопытный противник спешил с выстрелом, после чего становился гарантированной жертвой.

Безусловно, в дуэли на пистолетах многое зависит от меткости... а еще больше — от хладнокровия и опыта. И тем не менее разница со шпагами разительна. Ведь хороший фехтовальщик не только скорее достанет неопытного противника, он еще и может отбить его неуклюжие удары. А с пистолетом... случайно попасть может кто угодно, и тут уж никакая меткость не спасет.

Чаще всего для дуэли использовались особые пистолеты, более нигде не использовавшиеся. Покупали их парой, метили цифрами «1» и «2» и перед боем определяли жребием. Вопреки распространенной легенде никто не делал их «более склонными к осечке» (так порой «объясняют» дуэльную храбрость дворян XIX века). Это было, как раз наоборот, очень хорошее и дорогое оружие, которое могло стоить небольшого состояния, — правда, как правило, с технической точки зрения устаревшее лет на двадцать-пятьдесят. Но это сказывалось в основном на дальнобойности и прицельной дальности.

Дуэльные пистолеты зачастую украшались инкрустацией, за ними тщательно ухаживали — поэтому немало из них дошло до наших дней в превосходнейшем состоянии. Зато секунданты порой и в самом деле старались «подпортить» дуэль некачественным порохом, хотя такое считалось весьма сомнительным действием и практиковалось только в случае, когда они были уверены, что дело в недоразумении.

Немаловажный вопрос, подлежавший обсуждению секундантами: позволить ли взводить шнеллеры. Шнеллер — это устройство, которое повышает скорострельность и чувствительность спускового крючка; если его взвести, выстрел будет почти мгновенным, однако может произойти случайно, от прикосновения к спусковому крючку. В случае, если среди противников нет особо кровожадных, разрешить шнеллеры будет гуманнее; если же один из них опытный убийца, то лучше не разрешать по уже понятным причинам.

Кодекс пистолетной дуэли, вобравший в себя многое из предыдущих документов такого рода, был изрядно сложен, но любой дворянин «наполеоновских» времен — хоть придворный, хоть сельский помещик, хоть пехотный штабс-капитан из заштатного гарнизона — разбирался в нем прекрасно.

Потому-то, кстати, не нуждалась в комментариях дуэльная сцена из «Евгения Онегина»: читатель того времени прекрасно понимал, что произошло на самом деле.

А произошло вот что. Онегин всеми силами старается уклониться от поединка, даже беря на себя риск позора (в определенной мере, конечно). Так, например, он опаздывает на час к месту дуэли; по кодексу, в случае 15-минутного опоздания противник вправе удалиться, «составив протокол о неприбытии противника», то есть практически с полным удовлетворением. В секунданты приглашает слугу, что по сути своей вопиющее нарушение! Секунданты вообще не видят друг друга до того, как встретились на месте дуэли, — одного этого честному человеку хватило бы, чтоб отменить поединок.

Однако, увы, секундант Ленского Зарецкий честным человеком не был. Именно его усилиями — по-видимому, ему очень хотелось стать секундантом состоявшегося поединка — дуэль привела к смертельному исходу. Хотя такие штучки могли обойтись ему в отправку на Кавказ или другие малоприятные меры, слава участника дуэли, пусть и секунданта, дорого стоила в свете. И поэтому он не только игнорирует все эти обстоятельства, но даже нарушает свою прямую обязанность — не предлагает противникам помириться перед боем. Даже в случае смертельной вражды так делать не допускалось!

Что ж, Онегин делает то единственное, что ему остается: быстро стреляет. Он не имеет права стрелять в воздух: такое право есть только у стреляющего вторым, потому что выстрел первого противника в воздух как бы «обязывает» второго к великодушию, отнимая у него право решать самому. Более того, это — новое и тяжкое оскорбление. Поэтому он вынужден стрелять в цель. Как мы уже обсуждали, тот, кто хочет убить противника, не спешит с выстрелом; Онегин же стреляет первым и не слишком аккуратно. Читателю XIX века все ясно: он убил друга невольно, сопротивляясь необходимости до последнего, а настоящий виновник кровавого исхода — секундант противника.

Впоследствии дуэли с хладнокровным убийством у барьера стали все же редкостью; сами барьеры стали ставить подальше, а чаще всего стрелялись вообще шагов с тридцати. Также чаще всего ограничивались одной парой выстрелов; тогда как в начале XIX века даже рана далеко не всегда кончала дело.

Знаменитые дуэли и дуэлянты

Разумеется, список знаменитых дуэлянтов, написанный по-русски, нельзя не начать с Пушкина и Лермонтова.

У Пушкина дуэль с Дантесом была не первой. Вызовов на его счету значится целых двадцать девять штук; правда, в большинстве случаев противники помирились до барьера (а несколько дуэлей предотвратил генерал Инзов, перед поединком бравший Пушкина под арест). Однако случалось ему и выйти к барьеру — например, с полковником Старовым, с которым они сделали по два выстрела, все мимо, и с близким другом по лицею Кюхельбекером, обидевшимся на ехидные стихи Пушкина:

Кюхельбекер стрелял первым и промахнулся, Пушкин же воспользовался правом стреляющего вторым и отказался от выстрела. По всей видимости, Пушкин был уверен, что Кюхельбекеру ни в жизнь не попасть в него (Вильгельм Карлович был очень своеобразным человеком...), потому-то он мог себе позволить не торопиться.

Однако в случае с Дантесом он был твердо намерен убить противника. Поэтому Дантес, когда ему (уже во Франции) выговаривали за убийство Пушкина, очень удивлялся: а что мне, дескать, оставалось делать? Умирать? И в чем-то его можно понять... Другой вопрос, чьи действия послужили причиной поединка. Потому-то Тургенев в числе немногих совершенных им в жизни подлостей числил то, что как-то за границей при встрече подал руку Дантесу...

С Лермонтовым причина дуэли гораздо более туманна; нанес Мартынову «какое-то» оскорбление, никто толком даже не понимал какое, но — явно не первое. По воспоминаниям современников похоже, как будто Лермонтов хотел разыграть сцену из «Героя нашего времени», предназначив Мартынову роль Грушницкого. И наносил ему обиду за обидой, дабы тот наконец сыграл то, что ему определено.

Вот что говорит об этом секундант Лермонтова Васильчиков: «Что он сказал, мы не расслышали; знаю только, что, выходя из дома на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах», — на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: «А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения».

На дуэли Мартынов действовал не как хладнокровный убийца. Лермонтов ждал своей очереди, Мартынов же выстрелил быстро, навскидку. Примерно как Онегин...

Менее известна другая «литературная» дуэль, которая могла стоить России одного из двух замечательных поэтов: Николая Гумилева или Максимилиана Волошина. К счастью, она обернулась не трагедией, а чем-то вроде водевиля.

Волошин и Елизавета Дмитриева придумали «виртуальную поэтессу» по имени Черубина де Габриак. Эта «роковая испанка» писала стихи в журнал и заставила многих поэтов влюбиться в нее заочно. При этом, по всей видимости, изрядную часть стихов писала не Дмитриева, а сам Волошин. А вы говорите — интернет-знакомства, проблемы нового времени...

Одним словом, Гумилев влюбился в «испанку» до беспамятства, а когда розыгрыш был раскрыт, послал шутнику вызов, требуя удовлетворения за попранные чувства. Дуэль проходила на той самой Черной речке, где был убит Пушкин, — и можно представить, насколько Волошина не радовала перспектива стать новым Дантесом. По дороге он потерял калошу, и ее долгое время искали — словом, всеми силами старался предотвратить роковой исход. В итоге Гумилев промахнулся, Волошин стрелял в воздух... и за свое миролюбие получил от ехидного Саши Черного прозвище «Вакс Калошин».

Знаменитая покровительница словесности Екатерина Дашкова... тоже дралась на шпажной дуэли с английской графиней Фоксон. Да-да, дуэли между женщинами случались, и не так уж редко, хотя романисты их и не воспевают. Поводом для дуэли послужил всего лишь горячий спор по какому-то философскому вопросу. Быть может, даже по «одному месту из блаженного Августина».

Такая воинственность подруги императрицы неудивительна: Екатерине II и самой случалось фехтовать. В юности, еще будучи принцессой Ангальт-Цербской, она дралась на дуэли со своей троюродной сестрой (без тяжких последствий). А став императрицей, не мешала женским дуэлям и даже... неоднократно была секунданткой. Правда, с непременным требованием: только до первой крови. Шпажные дуэли при таком условии нечасто кончаются фатально.

Дуэли среди власть имущих вообще-то были далеко не редкостью. Так, на дуэли погиб Александр Гамильтон — первый секретарь казначейства САСШ, основатель партии федералистов (ныне — республиканцы), один из самых значительных деятелей войны за независимость. А его убийцей был вице-президент страны Аарон Бэрр. Едва успели остановить дуэль Линкольна. А вот президент Эндрю Джексон дуэлировал целых тринадцать раз — правда, убил лишь одного из своих противников. Причем, как настоящий мужчина, сражался в основном не по политическим мотивам, а за честь своей жены.

Английский политик Уильям Питт-младший сражался на дуэли, пребывая (уже пятнадцать лет) в должности премьер-министра. Не сошлись во взглядах на патриотизм. Преемник Питта в кресле премьера, Каннинг, тоже не отличался пацифизмом; в 1809 году он ранил на дуэли военного министра Великобритании Каслри. На британской почве пытался сражаться на дуэли и будущий Наполеон III, причем противником его был незаконный сын Наполеона Шарль Леон... однако на этот раз полиция подоспела вовремя и отправила обоих родичей Бонапарта отдыхать в каталажку на Боу-стрит.

Из российских политиков на дуэлях замечены Столыпин и глава партии октябристов Гучков. Последний был изрядным бретером, вызывал и своих политических противников (Милюкова, Уварова), и менее заметных людей. Во Франции отметился премьер Шарль Флоке, ранивший в горло своего политического противника генерала Буланже.

Но самая знаменитая французская политическая дуэль — уже упоминавшаяся «дуэль миньонов». Поскольку большинство знает ее по Дюма, а тот был, мягко говоря, не совсем точен, скажем о ней пару слов.

Дуэль миньонов стала своего рода «суррогатной войной» между двумя придворными партиями, но не Генриха III и Франсуа Анжуйского, как говорит Дюма, а Генриха III и Генриха Гиза. На стороне Генриха III сражались Келюс, Можирон и Ливаро д'Арк — королевские фавориты («миньон» означает «милый», и, по всей видимости, отнюдь не в христианском смысле); за Гиза выступали Бальзак д'Антраг, Шомбер (Шомберг) и Рибейрак. По одному ему ведомым причинам Дюма сделал Шомбера миньоном, а Ливаро «анжуйцем» (и отдал приближенных Гиза герцогу Анжуйскому)...

Формальным поводом стала личная ссора Келюса и Антрага, посещавших спальню одной и той же дамы. Оба они явились с секундантами, но когда Рибейрак произнес положенные слова примирения, секундант Келюса Можирон заявил, что пришел не мириться, а драться. «С кем же?» — поинтересовался Рибейрак. — «С вами, конечно!» — отвечал миньон.

У Дюма упоминается, что Келюс каким-то образом ухитрился, идя на дуэль, «потерять» кинжал. Как это возможно? Есть сведения, что бравый миньон изучал новую для Франции технику боя одной только шпагой — и если бы его противник тоже бросил кинжал, дабы оружие было равным, все могло бы пойти совершенно иначе. Но Антраг и не подумал этого делать... Возможно, секрет ему был известен?

Убиты были двое — Можирон и Шомбер, Рибейрак скончался на другой день, Келюс умер от ран через месяц. Один из миньонов, Ливаро, выжил после ран, но... утратил симпатии короля, потому что шрамы изрядно попортили ему красоту. И вскоре погиб на другой дуэли.

А вот еще один миньон, в бою не участвующий — д’Эпернон, — был вполне справедливо назван Дюма трусом и бахвалом. Он посылал вызов множество раз, но... каждый раз находились уважительные причины, и ни в одном поединке, насколько мы можем судить, он не участвовал. Умер в 88 лет без единого шрама на коже.

Увы, не чужды дуэлей были и мужи науки. Самая, пожалуй, трагическая история — гибель гениального математика Эвариста Галуа. Он погиб в двадцать лет, фактически успев стать основателем современной алгебры! О его последней дуэли нам почти ничего не известно — ни причина (то ли любовные дела, то ли политика — Галуа был ревностным республиканцем), ни даже имя его противника.

Между прочим, в студенческой своей юности немало подуэлировал и Карл Маркс. Однако когда его вызвал на поединок Бакунин, отказался дать ему удовлетворение.

За и против дуэлей

Во все времена дуэль была окутана покрывалом романтики; настоящие мужчины проливают кровь за честь... И даже сейчас, когда этот обычай вроде бы отошел в прошлое, многие об этом громогласно сожалеют.

Между тем, будем честны, дуэль чаще всего утверждала не столько честь, сколько право сильного. Во все времена, даже «пистолетные», хватало опытных «профессионалов» дуэли, которые убивали своих противников десятками, предпочитая не слишком опытных.

Более того, многие делали это источником заработка: либо напрямую — получая деньги от чьего-нибудь врага за убийство, либо косвенно, как один из самых знаменитых русских бретеров, Федор Толстой-«Американец». Тот был шулером и своим дуэльным искусством ограждал себя от обвинений. В XVIII веке начали пытаться судить и казнить дуэлянтов, которые провоцировали на поединок заведомо слабейших противников, но это были единичные процессы, а бретеров было великое множество.

Пытаясь уйти от «права сильного», в дуэли увеличивали элемент случайности, так что она становилась все ближе к мифической «русской рулетке».

Конечно, далеко не каждый поединок кончался смертью или тяжелым ранением. Чаще всего противники либо мирились, либо промахивались, либо бой до первой крови оканчивался царапиной. Но общественное мнение давило на дуэлянтов, чтобы поединок стал «результативным»: над теми, чья дуэль не окончилась кровопролитием, потешались, и это оказывалось более действенным стимулом, чем страх перед законами.

Да и вправду ли дуэлянты защищали чью-то честь? Если у Пушкина, к примеру, были некоторые основания идти на поединок с Дантесом, то намного чаще причины были совершенно бредовыми — как у того же Онегина. Или как на дуэли Пушкина и Кюхельбекера — на следующий день над ней смеялись оба участника, а если бы «Кюхля» вдруг не промахнулся? Сумел же он как-то попасть на Сенатской площади в великого князя Михаила...

Словом, честь честью, но, право же, есть что-то в известном афоризме: «Обезьяна стала человеком, когда, разозлившись на соседа, не взяла палку, а просто его обругала».